Ни политики, ни избиратели толком не разбираются в новых технологиях – не говоря уже о том, чтобы регулировать их взрывоопасный потенциал. С 1990-х годов интернет изменил мир, пожалуй, заметнее, чем любое другое явление, – при том что революцией Всемирной сети руководили не политические партии, а инженеры и конструкторы. (Разве вы когда-нибудь голосовали за интернет?) Демократическая система все еще силится понять, кто именно нанес ей удар, и она явно не готова к новым потрясениям, таким как расцвет искусственного интеллекта или революция блокчейна.

Уже сегодня в результате компьютеризации финансовая система настолько усложнилась, что мало кто способен понять, как она функционирует. По мере совершенствования искусственного интеллекта мы можем оказаться в ситуации, когда в финансах не будет разбираться вообще ни один человек. Как это повлияет на политические процессы? Попробуйте представить себе правительство, которое будет покорно ждать, пока алгоритм одобрит бюджет или новую налоговую реформу. Тем временем децентрализованные сети блокчейна и криптовалюты вроде биткоина могут полностью изменить денежную систему – так, что придется радикально реформировать налоговую систему. Например, не исключено, что станет невозможно осуществлять взимание налогов, поскольку большинство транзакций будут сводиться к обмену информацией – без перечисления национальной – или любой другой – валюты. В конце концов правительствам придется придумать новые налоги – возможно, это будет информационный налог, который мы будем платить за информацию, причем платить тоже информацией, а не долларами. Сумеет ли политическая система справиться с кризисом раньше, чем у нее закончатся деньги?

Но еще важнее другое. Двойная революция в ИТ и биотехнологиях может изменить не только экономику и общество, но само наше тело и сознание. В прошлом мы, люди, научились менять окружающий мир, но практически не умели повлиять на то, что происходит внутри нас. Мы научились строить плотины и останавливать реки, но не знали, как замедлить старение тела. Мы проектировали оросительные системы, но понятия не имели, как устроен мозг. Если комар зудел у нас над ухом, мешая спать, мы спешили прибить комара; но если мозг гудел от мыслей, не дававших заснуть, мало кто знал, как остановить эти мысли.

Прорывы в биотехнологиях и ИТ позволят нам управлять нашим внутренним миром, проектировать и производить живые организмы. Мы научимся конструировать мозг, продлевать жизнь и избавляться от неприятных мыслей. Но никто не знает, какими будут последствия. Изобретать орудия у людей всегда получалось гораздо лучше, чем разумно их использовать. Легко регулировать течение реки, построив плотину, – но сложно спрогнозировать последствия этой стройки для экологической системы. Точно так же будет проще перенаправить поток наших мыслей, чем предсказать, как это повлияет на психику одного человека или на общественные системы.

Мы уже настолько сильны, что способны управлять внешним миром и менять планету, но еще не понимаем всей сложности глобальной экологии и поэтому, сами того не желая, разрушили экологическую систему и теперь стоим на пороге экологической катастрофы. В грядущем столетии биотехнологии и ИТ дадут нам власть над внутренним миром и позволят менять себя, но мы не понимаем всей сложности нашего разума, и эти изменения могут оказать разрушительное воздействие на наше мышление.

Революции в ИТ и биотехнологиях совершают инженеры, предприниматели и ученые, которые едва ли задумываются над политическими последствиями своих решений и которые не выступают ни от чьего лица. Но могут ли парламенты и партии взять дело в свои руки? В настоящее время, похоже, нет. Разрушительные последствия развития технологий даже не входят в число приоритетных пунктов политической повестки. Во время президентской гонки 2016 года в США революционные технологии упоминались чаще всего в контексте взлома электронной почты Хиллари Клинтон[3], и, несмотря на все разговоры о возможном сокращении рабочих мест, ни один из кандидатов не высказался на тему потенциального влияния автоматизации на этот процесс. Дональд Трамп пугал избирателей, что на их рабочие места покушаются мексиканцы и китайцы, а потому необходимо построить стену на границе с Мексикой[4]. Однако он ни слова не сказал о том, что американцев могут лишить работы алгоритмы, и не предложил установить межсетевой защитный экран на границе с Калифорнией.

Возможно, это одна из причин (хотя и не единственная), по которой даже в странах либерального Запада избиратели теряют веру в либеральный проект и в демократический процесс. Обычные люди, не разбираясь в искусственном интеллекте и биотехнологиях, чувствуют, что будущее проходит мимо. В 1938 году жизнь простого народа в СССР, Германии и США могла быть безрадостной, но людям постоянно говорили, что важнее их никого в мире нет и что именно им принадлежит будущее (конечно, при условии, что эти «обычные люди» не евреи и не африканцы). Человек смотрел на пропагандистские плакаты, на которых обычно изображались шахтеры, сталевары и домохозяйки в героических позах, и видел в них себя: «На этом плакате я! Я – герой будущего!»[5]

В 2018 году обыватель все чаще ощущает себя ненужным. В докладах на конференциях фонда TED, в правительственных аналитических центрах и на научно-технических семинарах звучит множество непонятных слов: глобализация, блокчейн, генная инженерия, искусственный интеллект, машинное обучение – и обычные люди начинают подозревать, что все эти слова не имеют к ним никакого отношения. Либеральная история – это история обычных людей. Почему она должна оставаться актуальной для мира киборгов и сетевых алгоритмов?

В XX веке массы восставали против эксплуатации и стремились конвертировать свою экономическую роль в политическую силу. Теперь массы боятся стать ненужными и спешат, пока не поздно, использовать оставшиеся у них политические рычаги. Таким образом, и Брекзит, и приход к власти Трампа указывают на наметившуюся траекторию, противоположную направлению традиционных социалистических революций. Русскую, китайскую и кубинскую революции совершали люди, вносившие основной вклад в экономику, но не обладавшие политической властью; в 2016 году Трампа и Брекзит поддерживали многие из тех, кто обладал политической властью, но боялся потерять экономический статус. Возможно, в XXI веке популистские революции будут направлены не против экономической элиты, эксплуатирующей людей, а против экономической элиты, которая в них больше не нуждается[6]. Скорее всего, эта битва будет проиграна. Противостоять ненужности намного труднее, чем бороться против эксплуатации.